Часть I. До.
Берт брел по глубокому снегу практически в полной темноте. Натыкаясь на ветки, спотыкаясь и падая в сугробы. Легкий клубный костюм не защищал от лютого мороза, от которого у молодого человека не только стучали зубы, болели обмороженные руки и дрожало все тело, но и туманился разум.
Непонятно, что могло освещать ему путь, но он все же различал впереди силуэты могучих елей. Куда идет – он не имел ни малейшего понятия. Но шел вперед, ибо другого ничего не оставалось. Он не боялся смерти, но был человек действия. Пока можно делать хоть что-нибудь, надо было хоть что-нибудь делать.
В очередной раз споткнувшись и утонув лицом в глубоком снегу, Берт, наконец, не выдержал и заплакал. А не плакал он очень давно. Последний раз лет – двадцать назад, когда у него отобрали во дворе велосипед и дали по шее. Только теперь все иначе. Тогда было кому утешить, успокоить – теперь нет. Теперь все шло к осознанному концу. Страшному и бессмысленному. Только конец этот все не наставал. Играл со своей жертвой. Зачем? Был ли в этом смысл? Спросить не у кого. Ни избавления, ни утешения не дождешься.
Поднявшись, парень стиснул до боли руки (чтобы прилившая кровь хоть чуть их согрела), сделал несколько резких движений еще живым телом и двинулся дальше. А впереди были лишь бесконечные силуэты мохнатых еловых лап на фоне почти кромешного мрака.
***
– Отец, зачем такая суровость, такая жестокость? Честно ли это? Оправдано ли?
Мужчина в летах отложил в сторону пустую трубку и, взглянув на обратившегося к нему с вопросом молодого человека, глубоким голосом изрек:
– Да, это не честно, сын мой. Но... разве есть иной способ отделить настоящее от поддельного? Глубокое от наносного?
– Думаю, я понимаю, о чем ты...
– Ты понимаешь, сын мой. Мы суровы не для потехи. Но для того, чтобы не совершить ошибки, поправить которую невозможно.
– Опять понимаю тебя, отец. Но... но если ошибка уже совершена, зачем тогда мучить себя и других?
Отец улыбнулся.
– Безусловно, не для того, чтобы самих себя оправдать.
– Зачем же тогда?
– Зачем? Странно, что спрашиваешь. Или играешь со мной?
– Ответь.
– Хорошо. Ты просишь сказать вслух – я скажу. ЧТОБЫ ДАТЬ ШАНС.
– Дать шанс? Кому?
– ВСЕМ.
– И нам?
Пожилой мужчина замолчал и лишь потянулся за трубкой, которая давно погасла.
***
– Мама, мама! Смотри, какая большая шишка!
Девочка, утопая в снегу, подбежала к выбившейся из сил молодой женщине.
– Можно я оставлю ее себе?
Измученная мама едва сдержалась, чтобы не отшвырнуть протянутый ей детскими руками предмет и не крикнуть на ребенка. Но в последний момент глубинная, пожалуй, первый раз родившаяся в ней мудрость внезапно все перевернула у нее внутри. Она практически не видела в темноте ни саму девочку, ни найденную ею «замечательную» шишку, но неожиданно для себя решила подыграла дочке:
– Ух-ты! Да, очень красивая. Где ты ее нашла? Мы поставим ее в сервант, и у нас дома будет пахнуть лесом.
– Ура! – закричала девочка и сунула шишку за пазуху куртки. – Я еще поищу, можно?
– Можно. Но... лучше, если, не тратя времени, мы пойдем дальше, – мягко предложила женщина.
– Хорошо! Я буду идти вперед, мам, и искать по дороге красивые шишки, которые мы потом выставим в нашем серванте.
«В нашем серванте... У нас дома...» – у женщины защемило сердце. – «Разве эти слова еще имеют какой-нибудь смысл?»
– Мама, а где тот мальчик с папой, машина которых застряла в речке, съехав в обочину?
Женщине, еле сдерживая эмоции, спокойно ответила:
– Они впереди, Марта. Наверняка, уже вышли к какому-нибудь отелю и ищут нас.
– Правда? Как здорово! А в этом отеле есть камин? Я хочу согреть свои руки. Они замерзли так, что совершенно меня не слушаются.
Женщина чуть не закричала навзрыд.
«Нет! Молчи! Пусть девочка до последнего верит в хороший исход», – приказала она сама себе и вслух сказала:
– Безусловно, есть, Марта. Потерпи. Еще чуть-чуть и все это кончиться.
Да-да. Еще чуть-чуть и все это, воистину, кончиться...
***
Арест чиркнул зажигалкой, но она не зажглась. Он предпринял несколько попыток, но безуспешно.
– Ого! – удивился мужчина. – Впервые моя зажигалка меня подводит! Вот уж точно, конец всему!
Сунув обратно в карман огарок сигары, он поправил на плече карабин и попытался оглядеться. Смысла в этом было немного, ибо во мраке ничего невозможно увидеть.
– Может, пальнуть пару раз? – спросил он сам себя. – Пристрелю кого – ну и ладно. Хоть человеческий голос услышу.
Неясно, была ли это шутка, но Арест снял карабин, прицелился в темноту и несколько раз прошептал «Пах, пах». Потом вернул карабин на плечо, так и не нажав на курок.
– Что-то становится скучновато, – опять заговорил он сам с собой. – Это совершенно никуда не годится! Ей-богу – сейчас кого-нибудь встречу и пристрелю!
Мужчина поднял повыше ворот и «поплыл» по глубокому снегу.
***
– Смешно. Не правда ли, отец? – спросил молодой человек, занимаясь приготовлением чая. – Поминать Бога всуе, да еще в контексте намерения совершить злодеяние. При том бессмысленное.
Отец вынул мундштук потухшей трубки изо рта, но промолчал.
– Или ты видишь в этом тонкий жизнеутверждающий смысл? – предположил молодой человек.
Ответа не последовало. Похоже, когда пожилой мужчина молчал – этим он выказывал свое согласие с прозвучавшими утверждениями. В целом. Мелочи же ему сейчас обсуждать не хотелось.
– Да-да. Понимаю тебя, – сын налил чай и устроился в кресле подле пылающего камина. – Ему ты тоже решил дать ШАНС. Безусловно, без таких индивидуумов было бы скучно. А когда скучно – это «совершенно никуда не годится! Ей-богу...»
Последняя фраза заставила отца строго посмотреть на сына.
– Извини, – тут же поправился тот. – Сказал глупость. Вернее, лишь повторил.
– Ты не они, чтобы повторять глупости.
– А им можно?
Мужчина снова отвернулся:
– Можно. Не всем... Но можно.
***
Ах, как было бы красиво сейчас!
«Как было бы сейчас красиво вокруг, если бы светило солнце, а ноги не коченели в снегу!» – думал господин Ханна, сидя на пеньке и отхлебывая из фляги, в которой уже почти ничего не осталось. Когда невдалеке послышался хруст ветки, он даже не шелохнулся: зверь ли, человек ли – какая разница? Другой фляги у них все равно, наверняка, нет!
Хруст повторился. И уже совсем близко.
Господин Ханна набрал в легкие студеного воздуха, совершенно не заботясь о своем здоровье, и как заорал:
– Стой, стрелять буду!
В ответ послышалось тяжелое падение в сугроб, перемежающееся с резким хрустом множества веток. Не в силах сдержаться, господин Ханна расхохотался.
– Кого нелегкая принесла?! И какого милого Вы, уважаемый... или уважаемая?.. вздумали ко мне подкрадываться? Кстати, с Вами там все в порядке?
Ответа не последовало, но послышалось клацанье затвора.
– Ого! Да Вы, никак, намерены в меня стрелять? Сделайте одолжение, если только способны стрелять прицельно в такой темноте. Коньяк у меня закончился, так что мне уже все равно.
Раздался громкий выстрел, и сверху посыпались хлопья снега.
– Ну, так я и знал – в такой темени даже кошка прицельно не выстрелит! – иронично отреагировал полноватый мужчина с пустой флягой в руке. – Впрочем, похоже, что Вы намеренно стреляли поверху?
На несколько мгновений воцарилась тишина.
– Кто Вы такой?! – послышалось, наконец.
Человек на пеньке спрятал пустую флягу и представился невидимому собеседнику:
– Вильям Ханна. Писатель, этнограф, культурный деятель, социолог. Пятьдесят пять лет. Женат. Трое взрослых детей. Достаточно? Или еще что-нибудь о себе рассказать.
– Что Вы здесь делаете?! – снова проревело из темноты. – Чего орете, как сумасшедший?! Пьяны?!
– Каюсь, пьян. А что делать? За то, что напугал, простите – бес попутал... Вам помочь? Вы где?
– Оставайтесь на своем месте! Или я пристрелю Вас!
Снова послышался хруст, и в темноте, наконец, появился силуэт человека.
– Я не в том настроение, чтобы терпеть такие шутки! Возьму и пристрелю Вас!
– Смею повторить, это будет не самый худший для меня исход из той ситуации, в которой я оказался, – парировал Ханна. – А Вы охотник?
Пришелец отряхнул снег и ответил:
– Да-да, охотник. На зверей, на людей. На кого придется.
– О-о! Я понял. Стреляете во все, что можно подстрелить. Не ради выгоды и без личных претензий.
– Вот-вот. Вижу, Вы умный собеседник.
– А коньяка у Вас нет?
– Не пью.
– Печально.
Незнакомец подошел и бесцеремонно уселся на тот же пенек.
– Подвиньтесь. Здесь Вам не отель.
Отложив карабин в сторону, он продолжил:
– Раз Вы умный, то, может, ответите: что за ерунда творится вокруг? Такой темени я отродясь не помню. И даже моя зажигалка отказывается гореть.
– Могу ошибаться, – начал Хана, – но, похоже, что это конец.
– Конец?
– М-да. Конец всему. Глобально философски.
– Но ведь мы еще существуем. В чем тут философия?
– М-м... То, что мы еще существуем, думаю, лишь попытка дать нам возможность подвести итоги.
– Какие итоги? О чем Вы врете?
– Ну... как Вам сказать? От того, как мы подведем эти самые итоги, еще многое может измениться.
– Я бы предпочел подводить итоги где-нибудь в тепле.
– Признаюсь, я тоже. Но в том-то и соль. В тепле Вы не станете этого делать. Человека пока не пихнешь головой в холодный сугроб – он не начнет ничего переосмысливать.
– Ага! И поэтому Вы меня напугали, заставив зарыться с головой в сугроб?
– Я не хотел. Просто мне страшно здесь, в одиночку сидя. А по натуре я человек веселый.
– Пристрелить бы Вас за Вашу веселость... Лучше скажите, что нам делать дальше?
Ханна хотел что-то сказать, но тут со стороны долетел протяжный и надрывный звериный вой.
– Волки!
Незнакомец вскочил и вскинул карабин.
– Возможно, – согласился Ханна. – Но больше похоже на собаку.
– Не умничайте! Вы еще и зоолог ко всему?
Господин Ханна не ответил. Он встал с пенька и медленно поковылял через сугробы в кромешный мрак.
– Эй, куда Вы? – окликнул его человек с карабином. – С ума сошли?
– Предпочту, чтобы меня съели волки, чем замерзать тут.
– Вы псих?!.. Стойте! Я не хочу оставаться один на этом Вашем пеньке! Хоть Вы и идиот, но придется идти с Вами!.. Не бегите!
***
Его звали Дик.
Вернее, так его звала хозяйка. Только теперь она лежала в снегу, не подавая признаков жизни. Дик скулил, пытался лизать ей лицо, коченея от холода сам, скручивался подле нее калачиком, надеясь, что сможет так ее согреть. Когда же понял, что все бесполезно, вскинул морду к воображаемой на небе луне и громко завыл.
Почему?! Почему она лежит бездыханная? Почему не треплет его за шею? Почему все так?!
Дик издал еще несколько надрывных звуков и, продолжая дрожать от холода, лег на хозяйку и замер. Его морда уткнулась ей в лицо.
Он больше не встанет.
***
– Все, хватит! – молодой человек отставил чашку с чаем и встал. – Я больше не в состоянии это терпеть, отец. Или кончай все, или я ухожу.
Пожилой мужчина тоже отложил пустую трубку и встал.
– Ты торопишься, сын мой. Ты торопишься. Ты еще слишком молод. Но... если ты больше не можешь терпеть, тогда заканчивай все сам, как считаешь нужным. Я верю тебе. Собственно, мне больше некому так верить, как тебе.
Более не говоря ни слова, отец удалился.
Молодой человек немного постоял, что-то обдумывая. Наконец приняв решение, он встрепенулся, накинул шубу и вышел на крыльцо дома.
Еще несколько мгновений он задержался, чтобы прочувствовать вкус лютой зимы, а потом извлек из кармана обычную зажигалку. Чиркнув кремнием, зажигалка вспыхнула маленьким язычком пламени. Молодой человек поднес ее к большому масленому фонарю и запалил фитиль. Неяркий, но все же, свет разлился вокруг.
– Ах, как красиво! – непроизвольно вырвалось у него из груди. – Это все слишком красиво!
***
Берт шел и рыдал. Как ребенок.
Нет, не оттого, что окончательно окоченел. Не оттого, что понял – это конец! А потому что ничего иного ему просто не оставалось. Он мало плакал в своей жизни – считал это недостойным мужчины. Теперь же этот стереотип потерял смысл.
Оказывается, когда плачешь – испытываешь нечто ни с чем несравнимое. Внутри тебя все меняется. Начинаешь чувствовать себя иным. Лучшим, более чистым и истинным. Начинаешь понимать, что по-настоящему ценно в мире и в тебе самом, а что нет.
Но слезы не безграничны. В какой-то момент они иссекают. И тогда происходит что-то очень важное: старый мир и старый ты навсегда исчезают, а в тебе и вокруг зарождается нечто новое. И каким оно будет, это новое, и будет ли вообще, решается именно в этот момент. Дальше уже мало, что можно будет изменить. А в этот миг можно!
Когда Берт перестал плакать, он испытал невероятную легкость в себе. Странно, но ему показалось, что он счастлив. Очень хотелось жить! Ибо он понял вдруг, как прекрасен был мир! Но если придется умереть здесь и сейчас, он примет этот свой исход не просто спокойно, но радостно. Значит, так надо!
Берт сунул трясущуюся руку в карман и извлек горсть разноцветных фишек.
– Боже! Какая глупость! Зачем я притащил их сюда! – рассмеялся он над самим собой.
Бросив фишки в снег, он прислонился к стволу дерева и, запрокинув голову, уставился вверх, желая в последний раз увидеть хоть одну звезду. На то, что он ее увидит, Берт слабо надеялся. И все же стал пристально вглядываться в кромешный мрак.
Возможно, это были его последние галлюцинации, но небо вдруг ответило ему, сверкнув небольшой искоркой. Берт не удивился. Он просто был счастлив!
А небо снова ответило ему. Еще и еще.
И Берт закрыл глаза.
***
Лес неожиданно расступился, и парень вышел к реке. Невдалеке Берт различил небольшой, но аккуратный мосток и дорогу вверх по склону. А там, чуть выше, сверкающий электрическими огнями небольшой отель!
Берт не возликовал. Нет. Он слишком много пережил за последние минуты, чтобы предаваться дешевым чувствам.
«Так надо. Так должно».
Он перешел мосток и медленно пошел наверх. Сил оставалось очень мало, но он все-таки поднялся и приблизился к дому. Кто-то поспешил выбежать ему на встречу. И когда силы совсем покинули Берта, крепкие руки подхватили его, не дав ему упасть.
***
– Пейте. Малыми глотками.
Берт не мог держать руками поднесенную ему глиняную кружку с горячим глинтвейном, и человек, встретивший его на пороге отеля, вынужден был помогать.
– Сейчас я разотру Вам ноги. Будет больно. Потерпите.
– Кто Вы? Как Вас зовут? – едва прохрипел Берт и тут же почувствовал нестерпимую боль в ногах.
– Зовите меня... пусть будет, Андрей. Или Эндрю.
– А я Берт, – процедил парень сквозь зубы, с трудом терпя боль.
– Вы пришли со стороны реки? Других людей не встречали на пути?
– Нет. Я никого не встречал.
– Но, все-таки, Вы нас нашли, – скорее самому себе сказал Эндрю, – это хорошо. Значит, и у других есть шанс. Вы протоптали к нам дорожку, и на нее, наверняка, наткнутся.
– Что это за место? Отель?
– Да, отель.
Берт не стал уточнять, что за отель и как называется. Теперь он уже знал, что в подобных ситуациях мелочи не имеют никакого значения. И не надо ими озадачиваться.
***
Мир складывается из мелочей – это истина.
В обычное время каждая мелочь имеет свое значение и свой резонанс. Но когда наступают мгновения важных решений, когда мир подвисает на тонкой нити – мелочи неважны. Они совершенно бессмысленны. Как горстка выброшенных фишек. Тем более, что им, фишкам, все равно, где валяться – в снегу даже лучше.
А, может, я неправ... Наверняка, неправ. Надо будет все переписать... Потом.
***
– Мне кажется, я слышу лай собаки, – Берт завертел головой, пытаясь расслышать звуки.
– Да, похоже, у нас будут еще гости. Это хорошо. Извините, я покину Вас.
Эндрю надел полушубок и поспешил во двор.
Берт огляделся. Внутреннее убранство отеля оказалось скромным, но одновременно изысканным и утонченным. В гостиной удобные диваны и множество кресел, мягкое приятное освещение, раскидистый камин.
Берт с трудом приподнялся и заковылял к выходу – посмотреть, кто пришел. В этот момент в комнату ввалилась целая толпа, еле держащихся на ногах людей. Двое мужчин внесли тело девушки. Вбежал огромный пес. Мальчуган и маленькая девочка с радостным криком «Ура! Здесь есть камин!» тут же метнулись к огню, едва не сбив Берта с ног.
– Что Вы стоите?! Помогите уложить на диван! – закричал на Берта здоровяк с карабином за спиной, едва удерживающий с другим мужчиной бесчувственное тело девушки с побелевшим лицом.
Последними в комнату вошла еще одна пара, мужчина и женщина средних лет, которые тут же обессилено опустились прямо на пол. Наконец, появился и Эндрю, затворяя за собой дверь.
Берт помог уложить принесенную девушку на диван.
– Жива? – поинтересовался он, с тревогой взирая на ее, казалось, обледенелое лицо.
– Не спрашивайте глупости! – проревел мужчина постарше с пухлыми чертами лица. – Бренди есть?! Срочно разотрите ей щеки и руки! И, если удастся, влейте пару глотков в рот! Только осторожно!
***
Мелочи-мелочи. Опустим их в камин, как вязанку дров, чтобы поддать жару. От этого больше будет пользы.
А то!
***
Дрова в камине загадочно потрескивали. Огромная псина лежала подле, периодически стреляя вокруг смущенным и полным ему одному понятными надеждами взглядом. Дети играли на ковре в домино. Арест отставил в сторону почищенный карабин и хлебнул кофе из маленькой чашечки. Господин Ханна, сейчас грустный, следил за работой своего товарища.
– Похоже, Вы влюблены в свою игрушку? – обратился он к здоровяку. – Так странно и нежно с ней обращаетесь.
Арест не рассердился на вопрос.
– До сих пор это была единственная вещь, которая меня не предала. И как я могу отплатить ей неверностью?
– Но, ведь, это инструмент убийства. Это Вас не смущает?
– Инструмент убийства, говорите? – Арест взял в руки вилку. – Убить при желании можно даже этим. Кроме того, убить можно, например, словом. Давайте тогда и слово отнесем к инструментам убийства. Кажется, Вы говорили, что Вы писатель? Скольких людей Вы убили своим словом?
Господин Ханна погрустнел еще больше:
– Наверное, очень много. Я, знаете ли, весьма резок и бесцеремонен на слово.
– Для меня это уже не откровение, – ответил Арест и еще раз взял в руки свое ружье, нежно его поглаживая.
В гостиную вернулся хозяин отеля, назвавшийся Эндрю.
– Девушка пришла в себя, – сообщил он. – Да, забыл спросить, кто из Вас подобрал ее в лесу?
Арест опять отставил карабин и съязвил:
– Какая разница? Вы собрались писать статью в газету под названием «Героический мальчик спас тонущего в канализации щенка»?
– Ясно, – невозмутимо заключил молодой хозяин отеля, – а то я кое-что пропустил... Нет, никаких статей я, конечно же, писать не буду.
Эндрю подошел к столу и, как могло показаться, несколько смущаясь, выставил бутылку шампанского.
– Ого! Откуда в этом отеле такие дорогие напитки? – в крайнем удивлении прошептал своему другу господин Хана. – Редкий коллекционный сорт!
– Вообще-то, у нас не принято злоупотреблять разным таким, – продолжил хозяин, – но сегодня... Новый Год, во-первых.
– Как, Новый Год? – подала слабый голос женщина – мать маленькой девочки – все это время кутающаяся в толстый плед. – Неужели, мы так долго блуждали по лесу?
– Я имел в виду не светский праздник, а исключительно астрономический Новый Год, – ответил Эндрю. – Он именно сегодня. Во-вторых, еще и мой День Рождения. Правда, сам я не знаю, когда родился. Но все считают, что именно в этот день. Так что не откажите.
Хозяин разлил пенящийся и источающий праздничный аромат напиток по фужерам и величественным жестом пригласил всех к столу.
Первым подошел Берт:
– Поздравляю Вас! Очень хотел бы что-нибудь подарить. Но, похоже, что у меня это не получиться.
– Вы сейчас не поймете меня, – ответил именинник, – но и Вы, и все здесь собравшиеся подарили мне уже очень много. Правда, еще далеко не все, что могли бы. Но об этом не сейчас.
Подошел отец мальчугана, взял фужер и обратился к хозяину:
– Мне кажется, сейчас не уместно провозглашать какие-либо тосты. Мы все тут пережили достаточно страшных мгновений. Но... не могу объяснить почему... с Вашим появлением действительно пришло ощущение праздника. Новый Год ли, Ваш День Рождения – простите, мне все равно. Но я с готовностью принимаю Ваше приглашение выпить шампанского. Пусть будет праздник!
– Пусть будет праздник! – проревел Арест подхватывая фужер.
– Пусть будет праздник! – вторил господин Ханна, к которому вновь стала возвращаться веселость.